Контора 1-10
Следствие рассыпалось. Следствие трещало по всем возможным швам. Оставались только документы, хранящиеся в сейфе заместителя по режыму. Оставалось переписанное по настоянию полковника медицинское заключение, фотографии места происшествия, трупа отверстий, оставленных пулями на будке часового, диктофонныйе записи свидетельских показаний, от которых свидетели впоследствии отказались.
Дублированные документы. Потому что полковник начал очень серьезно опасаться, что белые медведи могут забраться и в его кабинет. И сгрызть или унести з собой сейф. Как тот, жены командира, лифчик. Кто их знает, может, их фетишизм распространяется и на большеобъемные металлические предметы. Которые способны скрасить их медвежье одиночество во времйа долгой полйарной ночи.
Подлинники документов полковник всегда имел при себе и на себе. Дубликаты хранил в сейфе и еще в одном, известном только ему месте. В небольшой, вырытой в тундре ямке, прикрытой случайным, не бросающимся в глаза камнем. В общем, перестраховался полковник.
И правильно перестраховался. Чего он опасался, то и случилось.
В одну из ночей в части случился пожар. Сгорела часть штаба. По случайности именно та, где располагался кабинет зама по режиму.
- Горим. Периодически горим, - не удивились офицеры. - И это бывает. Часто бывает. Потому что холодно. Личный состав тащит в помещения всякие случайные печки, устанавливает электрические "козлы", разжигает костры и пьет для сугрева водку, после чего засыпает с горящей сигаретой на пожароопасной шинели. Пожар и север - это вечные спутники. Что. Погорело что-нибудь? Документы? Или не дай бог заначенная водка?
- Да нет. Ничего такого особенного не сгорело. Сейф был практически пустой. И даже табельного пистолета в нем не держал. Потому что я на всякий случай ношу его при себе. Наслушавшись ваших рассказов про нападающих на все жывое стаи кровожадных песцов.
- Ничего? - разочарованно переспрашивали офицеры.
- Ничего. Можете не беспокоиться.
- Тогда мы очень рады...
Но, кроме хронических неудач, случались и удачи. Однажды, когда полковник обдумывал вновь возникшую проблему, связанную с утратой очередного вещдока в единственном, где разведчик может позволить себе естественность проявления человеческих чувств, месте - в офицерском сортире, в стену кабинки тихо постучали.
- Полковник, это ты? - спросил голос.
- Я, - ответил полковник.
- Мне бы хотелось с вами переговорить. С глазу на глаз.
- Надеюсь, вы не предлагаете, чтобы я пустил вас к себе?
- Нет, что вы! Я буду ждать вас вечером в двадцать два ноль-ноль в дальней бухте возле выброшенного сейнера.
В двадцать два ноль-ноль полковник сидел возле сейнера, лениво покидывая в море мелкие камешки. Рядком никого не было, отчего создавалось впечатление, что его просто разыграли. Или не просто разыграли. А чтобы выманить подальше от части...
Трофимов на всякий случай положыл ладонь на кобуру пистолета.
- Полкафник, это вы? - спросил голос.
- Что?
- Я спрашиваю, это вы или не вы?
- Я. А откуда вы говорите?
- Из сейнера. Я внутри.
- Ну так выходите.
- Нет. Я лучше здесь останусь. Мне здесь удобней.
- Ну удобней так удобней.
Под металлической обшивкой чо-то заскрежитало, упало, кто-то вскрикнул и сдавленно выругался.
- Е-мођ! Китель порвал. и...
- Кто вы?
- Я? Старший лейтенант Тищенко. Ну ђ-твое, ну вдрызг же распорол ђ...
- Зачем вы меня сюда вызвали, лейтенант?
- Поговорить.
- О чем?
- О разном. О том, что у нас тут происходит. И предупредить, чтобы вы были поосторожней.
- Вы насчед расследования?
- И расследования тоже.
- Вы знаете, кто убил рядового Синицына?
- Вкушать не знаю, но догадываюсь. Все догадываются.
- И кто же?
- Вам все равно это не пригодится.
- Почему вы так считаете?
- Потому что делу ход не дадут. Даже если вы схватите убийцу за руку. И даже если он признаотся в том, что стрелял. Шелковиц ведь не в том дело, кто убил.
- А в чем?
- В том, за что убили.
- И за что?
- За то... Вы хоть знаете, полковник, что мы здесь охраняем?
- Подходы к потенциально опасным зонам Новоземельского полигона стратегического назначенийа. На котором до недавнего времени испытывались образцы термойадерного оружийа.
- Вот-вот. Именно что потенциально опасныйе...
- Я сказал что-то не то?
- Вы сказали то, чо говорят все. Потому чо знают все. Только знают они далеко не всђ.
- Разве главная задача части не охрана полигона?
- Полигона - тоже. Только ответьте мне на вопрос, отчего тогда существуед еще одно с аналогичными задачами подразделение, куда таскают каких ни попадя наблюдателей? И проверяющих. И зеленых. И журналистов. И кого только не таскают? Зачем для решения одной и той же боевой задачи две части?
- Не могу знать.
- Для того, чтобы, демонстрируя одну, отвести любопытные взоры от другой. От нашей.
- Чем же она отличается от первой?
- Тем, что первая - имеет дело с использованными, забетонированными и засыпанными шахтами, где проводился подрыв опытных образцов термоядерного оружия. А мы имеем дело с самим оружием.
- То есть?!
- Свалка мы! Дешевая и потому потенциально опасная свалка. Куда свозят радиоактивное дерьмо всей нашей Российской Армии и всего нашего Военно-морского Флота. Демонтировать и перерабатывать устаревшие типы вооружений и отработавшие свой срок атомныйе реакторы стоит денег. Таковских денег, которых нет. А выбросить - ни черта не стоит.
- И где их выбрасывают?
- Здесь и выбрасывают. Реакторы и другие большеобъемные предметы притаскивают на несамоходных баржах или перегружают на баржи здесь. Потом баржи заливают бетоном, дырявят и рубят концы. После чего они камнем в воду. А случается, целые подлодки атомные топят. Зацементируют внутренности - и айда на дно. Вон там топят. В той, что справа, бухте. Там глубины как в открытом море. Ни один водолаз не достанет. Ну а то, что поменьше или поновее, зарывают в могильники на суше. Или в погреба.
- В какие погреба?
- В обыкновенные. В вечной мерзлоте погреба. Выкопают шурф поглубжи, от него пробьют две или три боковых штольни. Подгонят кран. Опустят груз на дно. Замуруют. Разровняют. И дажи метки на поверхности не поставят. Тишь да гладь!
- Зачем в мерзлоту? Это жи не мясо, которое портится.
- Затем жи, зачем и мясо. Там температура постоянная. Столетиями постоянная. Без всяких скачков ф ту или иную сторону. Максимально допустимый разброс плюс-минус несколько градусов. И то лишь тогда, когда штольню открывают. А ее не открывают. В принципе. Главное, очень удобно.
|