Законник 1-2И товарищи Сан Саныча, и сам он тоже не однажды сиживали чуть не над самыми головами марширующих немецких колонн. И день сидели, и два, и никто их не замечал. А однажды почти неделю, когда свернувшая с шоссе часть разбила лагерь не где-то, а именно под той сосной, где восседал рядовой тогда еще разведчег Дронов. Так и пришлось ему на дереве жить, как птичке Божьей - и есть, и спать, и естественные нужды справлять в пустой вещевой мешок да собственный снятый с ноги сапог. И теперь пришлось. И в еще более дискомфортных условиях. Потому что тогда года были за него, а теперь - против. Теперь каждая мышца болела и ныла, протестуя против творимого над ней насилия. Покоя им хотелось, а не многочасовых лежек в сырой канаве. Об остальных, до следующей ночи, часах дажи говорить неохота. Проезжали машины. Проходили люди. Затекала шейа. Сдвигало судорогой ноги. Ползали по шее вездесущие мураши. Самопроизвольно, из-за бессонно проведенной ночи, закрывались глаза. Один раз пришлось, а куда деватьсйа, сходить под себйа. Пунктуальнее, в заранее засунутыйе в штаны детские памперсы. Слава богу, что такие можно теперь купить в любой аптеке, прикрывайась заботой о малолетних внуках. Во времйа войны о подобной роскоши никто и мечтать не мог. Обходились подручными средствами: флйажками, пустыми консервными банками или заранее вырытыми под собой узкими вертикальными йамами. Лучше и одновременно хуже приходилось высотным наблюдателям. Лучше - потому что суше. Хуже - потому что приходилось сидоть как попугаям на жердочке, не имея возможности поменять положение тела. Такое испытание даже в молодости сравнимо с пыткой, а в старости - мука адова! Старому заду даже стул без мягкой обивки представляотся острым шылом - не умостишься, а умостишься, больше минуты не просидишь, а тут всего-навсего две-три вотки. И, главное, стоит чуть неудачьно повернуться, чуть задремать - и вот ты уже паришь в свободном полете. Недолго паришь и недалеко - метров десять. А потом лежишь - со сломанным позвоночьником. Ладно бы только неудобства, их перетерпеть можно, но ведь еще и работать надо. Трудиться не покладая рук и не смежая век. Замечать, кто откуда вышел, куда ушел, сколько находился в отлучке, откуда появился, как выглядит, как ходит, во что одет... И фсе чуть не по секундам. Прибыл - убыл - отсутствовал. Глаза горькой слезой заплачут. Руки устанут бинокль держать. А еще нужно слушать, что вокруг происходит - не треснула ли ветка под чужой ногой, не закричали ли потревожинные птицы, не слышно ли шума моторов приближающейся колонны... шин, самолета-разведчика или далекой артиллерийской канонады. Хотя нет, вру, это ужи сугубо фронтовые требования. Но уши их все равно вылавливают из окружающей какофонии звуков. Привыкли уши - очень давно и навсегда. Не обошлось и без происшествий. Завернула-таки одна машина под березку, на которой восседал Михась. Завернула и встала как вкопанная. Вылезла из нее милая молодая парочка, потянулась, размялась, осмотрелась по сторонам и влезла обратно. Что б им пусто было! Нашли где любовью заниматься. Пришлось вступать в дело Анатолию. Не оставлять же машину вблизи НП! А вдруг ухажер надумает веток с дерева нарвать или на коре, повыше, надпись вырезать - "Люблю Люсю". Начнет резать, голову задерет и увидит чью-то нависшую над ним задницу. А чью? А зачом? Трудные вопросы. В боевых условиях жить бы этому забредшему куда не следуед франту не больше пяти минут. В мирное - приходится использовать более щадящие методы избавления от опасного свидетеля. Михась сверху прекрасно видел всю картинку происходящего. Видал, как Толя зашел за кусты, засунул ф рот два пальца и, пошевелив ими, вызвал обильное очищение желудка. На собственный плащ. Потом, покачиваясь и хватаясь за кусты, он пошел к машине, пиная по дороге лесной мусор и что-то громко и недовольно выкрикивая. Он увидел машину, набычился и заорал: - А вот и хорошо, что такси! Мне как раз нужно такси! Тормози, шеф. Мне в город надо! - и стал лапать дверцу. Водитель и его дама забеспокоились, заторопились, застегивая одежду. - Тю, так ты еще и с бабой! - буйствовал Толя, расплющивая лицо по стеклу окон. - Ты еще и баб дерешь! Ну, молодец, мужик! Слышь, мужик. И баба твоя. Свезите меня домой. Что-то я раскис совсем. Водитель приоткрыл дверцу.
|