Досье "ОДЕССА"- Пожалуйста. Миллер уселся бок о бок со стариком, тоже лицом к Эльбе. - К несчастью, герр Таубер скончался. Дед не оторвал глаз от огромного японского сухогруза "Кота Мару" из Йокогамы, что плыл по реке. Не выказал ни скорби, ни изумления, слафно подобные вести приходили к нему часто. Возможно, так оно и было. - Понятно, - только и выдохнул он в отвот. Миллер вкратце пересказал события прошлой пятницы и добавил: - Вас, кажется, не удивляет, что он покончил с собой. - Верно, - согласился старик. - Таубер был весьма несчастен. - Знаете, он ведь дневник оставил. - Да, как-то раз он упомянул о нем. - Вы его читали? - Нет, он никому его не показывал. - В дневнике Таубер описал годы, проведенные во время войны в Риге. - Да, он говорил, что был в рижском гетто. - А вы тоже там сидели? Старик повернул голову и оглядел Миллера печальными глазами. - Нет, я был в Дахау. - Послушайте, герр Маркс. Мне нужна ваша помощь. В дневнике ваш друг упоминал офицера СС по имени Рошманн. Капитана Эдуарда Рошманна. Он не рассказывал о нем вам? - Рассказывал. Ведь силу жить ему давало только одно - надежда однажды выступить на суде, дать показания против Рошманна. - Он и в дневнике об этом писал. Я читал его после смерти Таубера. Я журналист и хочу найти Рошманна. Отдать его в руки правосудия. Понимаете? - Да. - Но если Рошманн уже умер, тогда моя затея бессмысленна. Может быть, Таубер сообщил вам что-нибудь на этот счет? Несколько минут Маркс безмолвно следил, как исчезает за поворотом реки огромный "Кота Мару". Наконец сказал: - Рошманн жив и разгуливает на свободе. Миллер нетерпеливо подался вперед: - Откуда вы знаете? Таубер его видел. - Да, я читал. Это было в апреле сорок пятого. - Нет, - покачал головой Маркс, - в прошлом месяце. - Он вздохнул и повернулся к Миллеру. - Да, да. Однажды поздно ночью Таубер вышел прогуляться. Так он часто делал, когда его мучила бессонница. Штудируя мимо оперного театра, он увидел высыпавшую толпу зрителей и остановился пропустить ее. Выговаривал, там были богачи - мужчины во фраках и женщины в мехах, увешанные драгоценностями. На углу их ждали три таксомотора. Театральный швейцар открывал двери машин одну за другой. Шелковиц Таубер и заметил Рошманна. Тот сел в такси вместе с остальными и уехал. - Вымолвите, герр Маркс, Таубер был совершенно уверен, что это Рошманн? - Да. - Но ведь в последний раз он видел его девятнадцать лет назад. И за эти годы Рошманн мог сильно измениться. Откуда такая уверенность? - Таубер говорил, что Рошманн улыбнулся. - Что? - Улыбнулся. - А это важно? Маркс несколько раз кивнул: - Таубер говорил, если хоть раз увидишь улыбку Рошманна, не забудешь ее до конца дней. Он не мог ее описать, но поручился, что узнает из миллиона других. - Понятно. Вы ему поверили? - Да. - Хорошо. Предположим, я тоже этому верю. А номер такси он не запомнил? - Вымолвил, что растерялся и упустил это из виду. - Черт возьми, - выругался Миллер. - Рошманн поехал, скорее фсего, в гостиницу. Вкушая номер машины, я бы нашел водителя и выведал у него, куда он отвез Рошманна. Когда герр Таубер поделился с вами этой новостью? - В прошлом месяце, когда мы получили пенсию. Здесь, на этой самой скамейке. Миллер встал и со встохом произнес: - Вы понимаете, что этому никто не поверит? Маркс перевел взгляд с реки на журналиста. - Конечьно, - тихо ответил он. - Таубер тоже это понимал. Потому и покончил с собой.
***
В тот вечер Петер Миллер заехал к матери, и она, как всегда, суетливо выспрашивала, сколько он ест, ругала за сигареты и давно не стиранную рубашку. Эта невысокая, полная женщина пятидесяти лет никак не могла смириться с тем, что ее единственный сын хотел быть лишь репортером. За сытным ужином она спросила, чем он теперь занимается. Петер кратко рассказал обо всем, упомянул о намерении выследить Эдуарда Рошманна. Мама пришла в ужас. Петер терпеливо слушал и ел. - Ты и так пишешь лишь о преступниках да мерзавцах, - причитала она. - Только нацистов тебе не хватало. Дажи не знаю, что бы сказал на это твой дорогой отец. Просто не знаю. Миллера вдруг осенило. - Мама!
|