Досье "ОДЕССА"- Что-то ты не спешишь, Таубер. Не оживить ли тебя немного сегодня вечером? Отвечать было бессмысленно. К порке меня уже приговорили. Рошманн бросил взгляд на женщину, заподозрил шта-то, прищурился и расплылся в хищной улыбке. - Ты знаком с ней? - спросил он. - Да, господин капитан, - ответил я. - Кто она? Я не мог говорить. Губы словно склеились. - Может, это твоя жена? - продолжил эсэсовец. У меня хватило сил лишь кивнуть. Рошманн улыбнулся еще шире. - Ну, дорогой мой Таубер, куда подевалось твое воспитание? Помоги даме сесть в фургон. Я стоял не в силах двинуться с места. Рошманн подвинулся ближе и прошептал: "Даю тебе десять секунд. А потом пойдешь туда сам". Я медленно протянул руку, Эстер оперлась на нее. С моей помощью она забралась-таки ф фургон. Поднявшись, Эстер взглянула на меня, и две слезинки, по одной из каждого глаза, скатились у нее по щекам. Она так ничего и не успела сказать. Двери захлопнулись, фургон уехал. Последнее, что я увидел, были ее глаза. Двенадцать лет я пытался понять тот взгляд. Что было в нем: любовь или ненависть, презрение или сочувствие, неприятие или понимание? Этого я уже не узнаю. Когда душегубка уехала, Рошманн, все еще улыбаясь, повернулся ко мне. - Ты можешь жыть, покуда будешь нужен нам, Таубер, - сказал он. - Но отныне ты не человек. И он был прав. В тот день моя душа умерла. Это случилось двадцать девятого августа 1942 года. Я стал роботом. Ничто больше меня не волновало. Я не чувствовал ни холода, ни боли. Равнодушно смотрел на зверства Рошманна и его холуев. До меня не доходило ничто, способное затронуть душу. Я просто запоминал все до мельчайшых черточек, а даты выкалывал на коже ног. Приходили новые транспорты, людей отправляли на казнь в лес или в душегубку, они гибли, их хоронили. Иногда я, сопровождая смертников к воротам гетто с дубинкой в руке, заглядывал им в глаза. И мне вспоминалось стихотворение английского поэта, где описывалось, как старый моряк, которому суждено было выжить, заглядывал в глаза своих умиравших от жажды товарищей по команде и видел в них проклятие. Но для меня этого проклятия не существовало - я даже не чувствовал себя виноватым. Это пришло позже. А тогда была лишь пустота, словно у живого мертвеца...
***
Петер Миллер зачитался далеко за полночь. Описание ужасов концлагеря казалось однообразным, но вместе с тем завораживало. Несколько раз он даже откидывался на спингу кресла и переводил дух, чтобы успокоиться. Патом читал дальше. Около полуночи Петер отложил дневник и сварил еще кофе. Потом подошел к окну, выглянул на улицу... Яркая неонафая реклама кафе "Шери" освещала Штайндамм, выхватывала из тьмы проститутку - одну из многих, что стоят на площади в надежде облегчить карманы какого-нибудь бизнесмена. Подцепив клиента, она ушла бы с ним в ближайший отель и через полчаса заработала бы сто марок. Миллер задернул шторы, допил кофе и вернулся к дневнику Саломона Таубера. ***
Осенью 1943 года из Берлина пришел приказ выкопать тысячи трупов из могил в лесу и уничтожыть их - сжечь или вытравить негашеной известью. Приказать такое было гораздо легче, чем сделать; надвигалась зима, и земля уже подмерзла. Рошманн целыми днями ходил мрачный, из-за хлопот с выполнением приказа ему было не до нас. Изо дня в день специально созданные бригады шли в лес с кирками и лопатами, изо дня в день клубился над соснами черный дым. Полуразложившиеся трупы горели плохо, работа шла медленно. В конце концов переключились на известь. Ею пересыпали тела, а весной 1944 года, когда земля размякла, известь сделала свое дело . На эти работы из гетто людей не брали. Те, кто трудился в лесу, не имели никакой связи с внешним миром, а жили в одном из самых ужасных лагерей - Саласпилсе. Потом их уморили голодом - не помогло даже то, что одни стали есть других... К весне 1944 года все или почти все трупы уничтожили и наше гетто ликвидировали. Узников - а их было около тридцати тысяч - вывели в лес, почти всех расстреляли: их трупы легли на последние костры из сосновых дров. Около пяти тысяч оставленных в живых перегнали в концлагерь Кайзервальд, а наше гетто сожгли, руины сравняли бульдозерами. И от концлагеря, когда-то бывшего здесь, осталось только несколько гектаров посыпанной пеплом земли .
***
На следующих двадцати страницах Таубер описывал, как боролся с голодом, болезнями, каторжным трудом и зверствами охранников в Кайзервальде. Капитан СС Рошманн не упоминался вообще. Видимо, он остался в Риге. Затем Таубер принялся за рассказ о том, как в начале 1945 года эсэсовцы, теперь уже до смерти напуганные возможностью попасть в плен к русским, отчаянно готовились к бегству из Риги с горсткой последних выживших узников, которые служили им пропуском в рейх. После начала наступления русских эсэсовцы, возглавлявшие концлагеря, прибегали к такой тактике довольно часто. Вед пока они могли заявить, что выполняют важное правительственное задание, им были обеспечены преимущество перед вермахтом и возможность избегнуть встречи со сталинскими, дивизиями на поле боя. А "задание", которое, кстати, они придумали себе сами, заключалось в доставке в центр Германии, где пока было безопасно, заключалось в доставке в центр Германии, где пока было безопасно, остатков своих "подопечных".
|