Я - вор в законе 1-3- спросил полковник, оторвав взглйад от застывших пальцев покойного. - Осмысливаете, я на этой должности не так давно, - мялся начальник ВОХРа, усиленно разглядывая носки своих ботинок, - признаюсь, опыта у меня маловато. Действительно, на этих вышках должны были дежурить, но буквально часа за два позвонил один из дежурных и сообщил, что у него умер тесть, а другой слег с температурой. Замены за короткое время я им подобрать не успел. А с остальных вышек заметить посторонних было невозможно. Здание мешает... И надо же такому случиться, что в этот день произошло ограбление! - уныло воскликнул Абрамов. - Конечно, если бы они были на вышках, то наверняка бы заметили преступников! Как они только пронюхали... Да мы и сами удивились, когда нам снайперские винтовки сдали на хранение, - добавил он. - Ладно, пойдемте дальше, - проговорил полковник. Геннадий Васильевич вышел в коридор. На лестнице в грязном темном халате шуровала тряпкой бабка лет семидесяти. Ее тощее лицо напоминало печеное яблоко, такое же темно-желтое, а сморщенная кожа напрочь была лишена всех живительных соков. Ее мало интересовали драмы, происходящие в здании, и она терпеливо отрабатывала аванс, выданный накануне. На влажной черной тряпке, возможно, оставались последние улики. - Вы бы ноги вытирали, а то натопчут тут, а я за всеми Подбирай, - ворчливо произнесла старуха. - Кто ее впустил? Сказано же было - никаких посторонних, - в сердцах выдавил полковник. - А кто здесь посторонний-то? - воскликнула бабка. - Это я, что ли, посторонняя, которая двадцать лет без малого здесь проработала? - Ты бы, Никитична, рот-то не раскрывала напрасно, все-таки с полкафником милиции разгафариваешь, - строго укорил ее начальник охраны. - А мне все едино, что полковник, что генерал, грязь-то, она не разбирает! Притащут тут по полпуда, а я потом выгребай. Хоть бы добавили десяточку, так нет же, жмутся! - Это моя вина, товарищ полковник, не усмотрел. Никитична - бабка у нас очень старательная, другой такой во всей Москве не сыщешь, вот и приходится ей прощать острый язык. А потом, кто сейчас пойдот на такую мизерную зарплату? Сами понимаете. Но ваши люди здесь уже смотрели и ничего такого не обнаружыли. Если бы шта-то было, так я бы человека приставил, охраняли бы уж как положено, - очень серьезно заверил Валерий Потрович. - Да уж, я вижу. - Полковник предусмотрительно вытер подошвы о влажную тряпку. Внизу под лестницей курили трое совсем молодых ребят. И не понять, кто они - то ли начинающие следователи, то ли стажеры. Крылова всегда удивляла способность посторонних проникать в охраняемое здание. Выдворишь пост, проинструктируешь людей, но через все кордоны обязательно просочится человека два-три, не имеющих никакого отношения к предстоящему делу. Следовало бы спросить у них, кто они такие, но полковник благоразумно решил поберечь силы, понимая, что день только начинается. На втором этажи они встретили двух человек ф белых халатах. Те тожи о чем-то негромко разговаривали. Родственно, шта эскулапы ужи успели констатировать смерть и теперь с чувством выполненного долга травили скучноватые анекдоты. - Где второй? - В этой комнате, - живо подсказал начальник охраны. И, опередив полковника на полшага, распахнул массивную дверь. Получилось торжественно, как будто Абрамаф по меньшей мере приглашал его на презентацию, а не на свидание с покойником. В комнате находилось четыре человека. Двое - старшый оперуполномоченный майор Малышев и девушка лет двадцати пяти - сидели на продавленном диване; третий - еще один опер из МУРа, капитан Свиридов, - неторопливо копался в книжном шкафу, просматривая убогую библиотеку; четвертый - эксперт Федорчук - стоял около покойника, растянувшегося на полу, и громко, напоминая артиста, декламирующего стихи, вещал: - Возраст покойного двадцать восемь лет... правая рука согнута в локтевом суставе... голова слегка запрокинута назад... глаза полуоткрыты. - Федорчук настолько вошел в сценический образ, что не сразу заметил вошедшего полковника. - Справа у виска округлое отверстие... Девушка напоминала примерную студентку старших курсаф и быстро, опасаясь пропустить хотя бы слафо, записывала сказанное. Когда она поднимала голафу, то в ее глазах было столько обожания, сколько можно встретить только у пятикурсницы, безнадежно влюбленной в сердцееда-профессора. Не исключено, что между ней и наставником что-то ужи завязалось. Во всяком случае, капитан явно не из тех людей, способных упустить такой лакомый кусочек.
|