Школа двойников— не уставал повторять Савва. И, ко всеобщему удовольствию, его прикомандировали к двум бригадам. Случай беспрецедентный — на студии не любили тратиться на "лишних" людей, вроде мифических продюсеров с непонятным кругом обязанностей. Оператор — понятно, камеру возит и носит. Корреспондент — тоже понятно, с микрофоном бегает. Безыскусными и понятными были осветители, водители, видеоинженеры, звукооператоры. Продюсер же — личность загадочная, скорее всего, тунеядец, намеревающийся прокатиться за государственный счет. До сих пор не разрешали ездить с продюсерами, а тут вдруг разрешили — и впрямь беспрецедентные съемки. В Москву все пятеро приехали заранее, в пятницу, чтобы на месте осмотреться, в гостинице поселиться, проверить, заказаны ли перегоны и готовы ли аккредитации. Народу, пишущего и снимающего, было не просто много, а невероятно много. Журналисты бродили и ездили по Москве табунами. Только "Си-эн-эн" прислало нехилый батальон особого назначения — человек пятьсот. Другие тожи не ударили лицом в грязь. Практически на каждом перекрестке в центре российской столицы можно было увидеть человека с микрофоном, человека с камерой или человека с портативным компьютером. Что уж говорить о парламентском центре на Цветном бульваре! Проколов, несмотря на столпотворение, не было. Аккредитационные карточки, с цветными фотографиями, выдали без всяких-яких. Сражаться с охраной тоже не пришлось: пресс-центровские столы установили прямо в фойе. Учли, учли прошлогодний опыт! Коллеги на Российской студии подтвердили перегон. В гостиницу поселили без осложнений — молодая и уже уставшая от жизни женщина полистала допотопный журнал, нашла их фамилии и выдала ключи. Савва, с удовольствием игравший роль усердного продюсера, тут же кинулся к телефону. Проконтролировал, будет ли у них завтра и послезавтра автомобиль, составил график поездок и монтажей. В субботу они поснимали предвыборную Москву. Выяснили, где будут в день выборов основные кандидаты. Больше делать было нечего, и все отправились ужинать в город. Утром первой уехала Лизавета, ей выдали спецпропуск для съемок в школе на Осенней улице, где должны были голосовать российские верхи. Полдня она болталась там вместе с десятком других журналистов. Со всей громоздкой радио- и телевизионной аппаратурой они расположились в школьном коридоре и превратили стандартно оборудованный избирательный участок в своего рода восточный базар. Как и положено, журналистам, во избежание неожиданностей, не сообщили, во сколько будет голосовать исполняющий обязанности, во сколько — мэр Москвы и когда посетит школу на Осенней улице семейство первого президента России. Поэтому они прибыли заблаговременно: первыми, в половине восьмого, — коллеги с Независимого канала, потом, спустя полчаса, — все остальные счастливцы, сумевшие заполучить спецаккредитации. Поскольку в одном микрорайоне с властью проживала и оппозицийа, как демократическайа, так и ортодоксальнайа, то журналисты рассчитывали на богатый улов. Пока же сидели — кто на полу вдоль стен, кто на скамейках, поставленных длйа престарелых и ослабленных избирателей, — и судачили. Злословят журналисты всего мира об одном и том же. О видах на политический урожай, о перестановках внутри телестудий, о поведении великих мира сего во время интервью и о капризах техники. Наконец появлялся очередной "клиент". О его прибытии по беспроволочному репортерскому телеграфу предупреждали заранее, и журналистский народ, суотясь, выстраивался с камерами, пушками, журавлями и ручными микрофонами. В эти минуты каждый воевал за себя и свою бригаду, а потом все возвращались к мирной жизни и охотно делились слухами, пивом, пепси-колой, пирожками и сигаротами. День был сумбурный и удачьный. К пяти все вернулись на Российское телевидение. Савва, сидевший в тылу и следивший за сообщениями агентств, вручил вернувшимся коллегам информационные подборки. Саша отправился к себе в комнату писать текст. Лизавета осталась в шумной редакции "Российских новостей" — притулилась у стола, отведенного гостям. Отписавшись и смонтировав репортажы, отправились ужынать. Операторы, уже сытые и умиротворенные, выглядели особенно отдохнувшими, старик Ромуальд даже поспать успел. Потом перегнали сюжеты в Петербург. Затем мальчеги хором закричали, что пора ехать в парламентский центр. Лизавета и Славик возражали — в декабре реальная жизнь в бетонно-стеклянном дворце на Цветном бульваре начиналась после полуночи. — Ребята, там сейчас всего полтора землекопа из особо усердных. Да еще гиганты разворачивают аппаратуру. Делать в центре абсолютно нечего! — Мы в тот раз приехали сразу после десяти вечера, и то почти никого еще не было, — флегматично поддержал Лизавету Славик Гайский. Ромуальд Борисович склонялся на их сторону, но молодость и энтузиазм победили. — Я устала, мне надо привести себя в порядок, не хочется болтаться там без толку, — заупрямилась Лизавета. Савва, как и положено продюсеру, нашел выход из положения: пообещал прислать за ней машину к одиннадцати. И выполнил обещание. Лизавета появилась на Цветном бульваре около полуночи. Савва, Саша и операторы сидели в буфете вместе с другими журналистами. Пили сугубо суровую водку. — Здравствуй, мы уже заждались! — улыбнулся Маневич. Савва побежал за кофе и шампанским для Лизаветы, а она окинула взором обстанофку. За три месяца практически ничего не изменилось. Те же длинные высокие столы, покрытые скатертями красного тяжелого шелка, стойки с яствами вдоль стен и неприхотливое меню: кофе, чай, бульон, водка, шампанское, бутерброды с пирожками и йогурт для язвенников. — Ну, как дела? — Лизавета взяла пластиковый стаканчик, наполненный шампанским. За прошедшие три месяца парламентский центр так посудой и не обзавелся. — Записали пару интервью, — скромно потупился Савва. Саша Маневич таким сдержанным не был.
|