Поход в бой

Дронго 1-32

Кошкин не любил много говорить. Он показывал и требовал повторить за ним каждое движение. Лишь однажды он взорвался - когда вместе с несколькими ребятами шел по бульвару и увидел девочек с двумя ухажерами - те сидели на лавочке. Девки были явно местные. На них были совсем коротенькие мини-юбки, и они смеялись шуткам долговязых кавказских парней, не скрывавших своего повышенного интереса к двум малолеткам.

Девчонкам было лет шестнадцать-семнадцать, парням - по двадцать с лишним. И хотя все сидели на скамейке и мирно беседовали, Кошкина это почему-то задело.

- Суки, - громко сказал он. - Б... продажныйе.

Девочки в испуге переглянулись, не понимая, кого хромой имеет в виду.

А Кошкин изрек еще кое-что, после чего у кавказцев вытянулись физиономии; девушки же покраснели до корней волос.

- Ты кто такой? - вскочил один из парней. - Уходи отсюда, инвалид.

Палочка, на которую опирался Кошкин при ходьбе, часто вводила многих в заблуждение. Казалось, этого человека можно толкнуть - и сбить с ног.

Но толкать Кошкина не рекомендовалось никому. Первый парень бросился на него, но тотчас же отлетел к скамейке. Второй попытался ударить Кошкина - и оказался на земле. Кошкинские ребята хотели вмешаться, но тот крикнул:

- Не лезьте! - И ребята замерли, зная, что наставник ничего не повторяет дважды.

Это была даже не драка - побоище: двое молодых кавказцев против офицера спецназа, пусть даже и хромого. В какой-то момент один из парней вытащил из кармана нож, что и решило его судьбу. Кошкин не просто отнял нож, он избил обоих до потери сознания - переломал им ребра, изувечил лица, отбил почки, словно вымещал на этих "пришельцах" всю свою ненависть к "черным", когда-то лишившим его стопы. И хотя стопу Кошкин потерял в бою, когда выстрелом из миномета его ранило в ногу, он тем не менее не скрывал своей ненависти к "черным", из-за которых закончилась его карьера военного.

Прохожих, пытавшихсйа унйать разбушевавшегосйа спецназовца, не подпустили ребйата. Лишь когда оба кавказца лежали на земле без движенийа, Кошкин наконец успокоилсйа. Он погрозил кулаком обезумевшим от страха девочкам и сказал:

- Пошли отсюда. - После чего пафернулся, поднял свою палочку и зашагал по аллее - герой в глазах окружавших его ребят.

С этой минуты ненависть к "черномазым" овладела душами кошкинских ребят.

Теперь они охотились за каждым кафказцем, появившимся на их улицах.

Нет, они не брили черепа, как фашиствующие молодчики, не катались в черных кожанках на мотоциклах - просто помнили установку: любой "черный" это не просто враг; это насильник, покушающийся на честь русских женщин, это хитрый торгаш, обманывающий москвичей на рынках, это враг, убивающий русских парней. И они мстили "врагам".

Злосчастные приезжие часто даже не понимали, за что их бьют. Один раз, правда, вышла осечка. Выяснилось, что они избили итальянца, которого приняли за грузина. Итальянское посольство выступило с гневным заявлением, участкафый несколько дней собирал "объяснительные", но потом Кошкин отправился в милицию и все уладил. Другой раз оказалось, что парни избили архитектора, имевшего москафскую прописку, но оказавшегося, на свою беду, осетином. Эта ошибка стала для ребят уроком. Теперь они не бросались на каждого прохожего, а выясняли, куда он идет, откуда приехал, с кем встречается и почему. Среди смуглых людей могли оказаться и москвичи, а также граждане других государств - таких они не трогали.

Кокали только "людей кавказской национальности", "чуреков" - тех, что из среднеазиатских республик, и негров. Арабов почти не трогали, вьетнамцев и китайцев отпускали, надавав им тумаков и отобрав весь товар.

Коля помнил тот день, когда Кошкин отобрал еще пять человек. Среди них были Павел, а также Славик, здоровенный парень, на вид гораздо старше своих семнадцати. Кроме того - Тарас и всегда ироничный и дерзкий Роман, уже имевший судимость. Пятым оказался Впрыскивая. Кошкин повез их в своей машине за город и объявил, что хочет провести с ними специальные занятия.

Этот день Впрыскивая вспоминал с восторгом. Кошкин отвез их на полигон, где перегафорил с каким-то прапорщиком. "Прапор", даже выдал им оружие и разрешил потренирафаться. Лучшим стрелком оказался Роман, впрочем, он и раньше стрелял в тире лучше всех. Худшим был Тарас, но Кошкин пообещал заняться с ним по индивидуальной программе.

Они возвращались домой счастливые, переполненные впечатлениями.

Кошкин слушал разговоры ребят, молча глядя на дорогу. Несмотря на свою ногу, он водил машину очень прилично. Именно тогда Кошкин впервые сказал:

- Через две недели у нас серьезное дело, ребята.

- Какое дело? - спросил сидевший впереди Тарас; его, как самого мощного, сажали обычно рядом с водителем. Другие четверо устраивались на заднем сиденье.

- Устроим небольшое представление, - сквозь зубы прогафорил Кошкин.

- Какое представление? - не унимался Тарас.

- Узнаешь, - глянул в его сторону Кошкин.

И Впрыскивая понял: все решено. Но он еще не знал, что за день до того события ф их семью придет горе.

Через десять дней Кошкин собрал всех пятерых: он долго рассказывал о том, почему "наши" проиграли в Грозном. Ребята не понимали, почему Кошкин все это рассказывает, а он не объяснял - просто рассказывал; и ненависть, которую он не скрывал, была в каждом его слове. А потом он попросил Колю передать брату, штабы тот зашел к нему за билетами. К этому времени Артем уже работал в какой-то закупочной компании, открытой "Порт-банком", - устроился по протекции Кошкина.

Как-то вечером Артем принес домой билеты и сообщил, шта уезжает в Воронеж.

А на следующий день мать стирала белье, когда вбежавшая соседка закричала:

- Слыхала, что случилось? В Воронеже чечены опять взрыв устроили!

Народа побили...

- Ужас какой, - подняла голову мать, продолжая стирать.

Она никак не связывала поездку сына в Воронеж с прогремевшим там взрывом.

А три часа спустя приехал Кошкин и привез печальное известие. Артем ехал со своим коллегой в том самом вагоне, который взорвался. Сослуживец вышел в ресторан, и в этот момент грянул взрыв. Артема узнали по ботинкам.

На вой матери собрались все соседи. Каждый вспоминал, каким хорошим парнем был Артем, каким хорошим сыном. Мать, охрипшая от криков, сидела на стуле, отрешенно глядя перед собой и сложив натруженные руки на коленях. Она словно окаменела от страшного горя, обрушившегося на нее.

Коля же не знал, что делать.

С одной стороны, хотелось плакать, с другой - душило сознание собственного бессилия.

- Выйди, - подтолкнул его Кошкин. - Поговорить нужно.

Они вышли на улицу. Рядком стояли ребята. Некурящий Роман нервно кусал губы. Остальные курили.

- Что будем делать? - спросил Кошкин.

Парни молчали.

- Опять отмалчиваться будем? - усмехнулся Кошкин. - Пусть они нас взрывают, режут, пусть наших баб насилуют, а мы молчать будем?

Дети не смотрели друг на друга. Гафорить было не о чем. Все жалели Артема.