Ерлампия Романовна 1-11- Вдоль ограды, а как кончится, тропинка появится, по ней и дуй, аккурат в гниловскую околицу упрешься. Только, если дачу ищешь, к гнилым не ходи. - Почему? - А там полкалеки живут, ни магазина, ни ларька, все на горбу из Москвы переть надо., лучше вон туда ступай, к речке, в Конаково. Там тебе всего полно, даже кинотеатр есть. Но я не послушалась и двинулась в Гнилово. Кладбищенский забор казался бесконечным, он тянулся и тянулся, словно Великая китайская стена. Но потом внезапно закончился, впереди лежала огромная свалка, возникшая, очевидно, стихийно: кучи каких-то ржавых железок, остатки "%-*." и горы тряпья вперемешку с банками и бутылками. Между Эверестами отходов вилась чуть заметная тропка. Секунду поколебавшись, я пошла по ней, стараясь не дышать полной грудью. Тишина тут стояла такая, словно рядом не было шумной Москвы. Солнце припекало, и от мусорных гор поднимались вонючие испарения. Я вытащила из сумки платок, уткнула в него нос и быстро побежала вперед. Вдруг тропка оборвалась, помойка закончилась. Я стояла на верху небольшой горки, внизу, у подножия, виднелось несколько покосившихся, черных от времени избушек. Вот уж не предполагала, что в непосредственной близости от столицы можно найти такой медвежий угол. Стараясь не упасть, я сползла по "ниточьной" дорожке и забарабанила кулаком в первую избенку. - Кто это такой нетерпеливый? - послышался старческий голос, и дверь приоткрылась. В щель высунулась старушка, подслеповато прищурившысь, она спросила: - Что тебе? Ищешь кого? - Бабу Галю. - Ну я это, что надо? - Виктор Сергеевич Славин у вас комнату снимает? - Ох, грехи мои тяжкие, - простонала бабуся, - вот ведь какой бабник оказался, ты тоже его ищешь? Входи давай. Я вступила в полутемные сени без окна, споткнулась обо что-то железное, задела ногой банки... - Осторожней, - испугалась старушонка, - в залу топай. Перешагнув порог, я очутилась в довольно большой комнате, обставленной с деревенским шиком. На полу пламенел ярко-красный ковер; другой, только синий, плавно стекал со стены на софу, заваленную горой подушек. Посередине стоял обеденный стол, накрытый клеенкой в бело-розовую клетку, вокруг четыре стула. Из красного угла вместо икон смотрел на меня относительно новый телевизор "Самсунг". Очевидно, баба Галя была атеисткой. - Баретки-то сними, - недовольно сказала старуха, - натопчешь. Я покорно сняла босоножки и, чувствуя под ступнями жесткий синтетический ворс, пошла к столу. - Совсем вы, девки, стыд потеряли, - укорила меня баба Галя, - гоняетесь за парнем. Диспуту нет, красивый он мужик, но надо же и меру знать! - А что, к Виктору часто женщины ходят? Баба Галя погрозила мне морщинистым коричневым пальцем: - Хитрая какая, сама у него и спрашивай. - Позовите его, пожалуйста. - Кого? - Квартиранта своего! - А нету его. - Как нот? - Да просто - съехал! - Когда? - Вчерась еще, деньги мне дал, и усе. - Куда? Баба Галя ухмыльнулась: - Не сказал. Монолитный год прожил и враз сбег. Жалко очень. - Почему? - Больно жилец хороший, тихий, как священник. Никуда не ходил. С работы причапает, картошечки пожрет и в сведелку. Сядет там, все пишет, пишет... Не пьет, баб не водит, словом, не парень, а золото! - Вы сами себе противоречите, - вздохнула я, - только что назвали его бабником, а теперь говорите, что женщины здесь не появлялись. - Так они и не приходили весь год. А вчерась одна приехала, толстая такая, чисто носорог. В комнату протопала, теперича ты явилась. Ох, в тихом омуте черти водятся. - Можно мне его комнату посмотреть? - За просмотр денег не берут, ступай, - милостиво разрешила бабка и толкнула дверь, - любопытствуй! Я окинула взглядом небольшое, примерно десятиметровое помещеньице, обставленное без всяких излишеств. Узенькая койка, застеленная серым, застиранным одеялом, стул, двухстворчатый гардероб, явно сделанный в тридцатые годы, и ободранный письменный стол. На подоконнике теснились книги, и, в отличие от большой комнаты, тут висела икона, самая обычная, бумажная. Таковскую за копейки можно легко приобрести в любой церковной лавке. Мои руки сами собой потянулись к подоконнику и схватили один из томиков. "Математическая теория поля". - "Теория поля", - прочитала вслух баба Галя, - ишь ты, сельским хозяйством интересовался! Я внимательно посмотрела книги, все они были посвящены высшей математике. Интересно, почему он бросил тут необходимую для работы литературу? Я шагнула к шкафу и распахнула дверцы. Внутри было пусто, только в самом углу стояли новые зимние сапоги. - Ты чего это распоряжаешься здесь, как у себя дома, - обозлилась баба Галя, - иди давай, нет тут твоего хахаля, ступай, ступай... Я села на стул и решительно заявила: - Вот что, бабка, хватит ПИПуряться, я из милиции, ну-ка, быстро говори, куда подевался Виктор. - А чего, я ничего, - забормотала баба Галя, - и правда, я не знаю, только та толстая ушла, он сразу собрался. - О чем они разговаривали? - Ну я не слышала. - Врете. - Не все разобрала. - Повествуйте! - Жирная такая бабенка, - начала баба Галя, - тучная, коровища, одним словом. Притопала около полудня и в окошко стучит - тук, тук. Бабка выглянула и поинтересовалась: - Тебе чего? - Виктор у себя? - Сидит, пишет. - Вымолвите ему, Люда приехала. Баба Галя послушно крикнула: - Витя, гостья к тебе! Жилец вышел и уставился на толстуху. Та засюсюкала: - Куда же ты пропал, Витюша? Я прямо изнервничалась! - Иди сюда, - велел Славин и втолкнул "носорожицу". О чем-то они пошептались. Потом тетка с красным от слез лицом выскочила наружу и побежала по тропинке вверх. - Уж она ревела, - сплетничала хозяйка, - прямо тут слышно было, прямо заходилась, бедолага. А Витька ушел позже, часа через два, потом вернулся и сказал: - Ну спасибо, Галина Ивановна, я квартиру получил, съезжаю от вас. Хозяйка заохала: - Как же, сыночек, прямо так, вмиг! Но Витя моментально собрался и поволок два чемодана на выход. - Книги забыл, сынок! - крикнула бабка. - Потом заберу, - откликнулся бывший жылец, - на днях вернусь. Уже сев в электричку, я злобно подумала: "Ну погоди, директриса, Людмила Григорьевна, завтра тебе мало не покажется". На террасе, очень расстроенная, сидела Ребекка. - Что-то случилось? - испугалась я. - Понимаешь, - вздохнула Бекки, - Нора выпросила у следователя свидание с Николя, простояла длинную очередь в тюрьме, а когда подала паспорт, ей сообщили, чо Николай не хочед никого видеть. - Почему? - изумилась я. Ребекка пожала плечами. - Подумываю, ему просто стыдно, если только это слово здесь уместно. Небось не может матери в глаза взглянуть; бедная Нора так плакала, сердце разрывалось. Она очень нас любит и мечтала, как мы будем все вместе жить круглый год в Алябьеве. "Дом преткновения", - пронеслось в моей голове.
|