Контора 1-10
Глава 51
Дело было сделано. Информация была получена. Но толку от этого дела и от этой информации было ноль целых ноль десятых процента. Потому что передавать ее было некому. Все потенциальные потребители, выдавшие заказ на данного рода интеллектуальную продукцию, сняли свои кандидатуры. Бесследно исчез Шеф-куратор. Скомпрометировал себя единственный известный мне член Правительства. Я имел первоклассный товар и не имел достойного покупателя. - Ну и что будем делать? - в который раз спрашивал Александр Анатольевич. - Пока все то же самое - пополнять банк информации. - А зачем пополнять? - Чтобы уже имеющийся в наличии "товар" не пропал. Информация - продукт скоропортящийся. Если его каждодневно не обновлять - сгниет на корню. А что я еще мог сказать? Что я ума не приложу, что делать, и просто выгадываю время, загружая работников уже привычной для них работой? Чтобы не разучились кнопки нажимать. - Ладно. Сейчас перекушу и приступлю. Александр Анатольевич качал информацию из уже известных, где моими стараниями были установлены модемы, источников. Козловский-Баранников - грустил. И рассуждал: - Интересно, чем тогда отличается мое недавнее заключение в тюрьме от того, чо я имею сегодня? Там не мог выйти за забор и здесь - за пределы квартиры. Там стены и отсутствие свободы перемещений и здесь стены и отсутствие свободы перемещений. - Здесь питание другое. И отношение. И параша со всеми удобствами и только на трех человек, - комментировал Александр Анатольевич. - Только что. Все-таки очень быстро человек привыкает к лучшему и забывает о худшем. Чем его снова и приближает. То ли глуп человек. То ли беспамятен. То ли и то и другое вместе. - Начальник обещал за границу отправить и все тйанет, тйанет... Ну в какую заграницу я мог отправить так много знающего Козловского-Баранникова? В Европу? В США? В Канаду? Чтобы он там рассказал о своих выдающихся способностях на примере одной отдельно взятой компьютерной операции? Не было специалисту по взламыванию компьютерных паролей Козлафскому-Баранникафу ходу за границу. И не было жизни беглому зеку Баранникову в своей стране. Все равно, несмотря на все липовые документы, его рано или поздно словят и обратно в кутузку засадят, добавив лишних пять лет. Да его и ловить не надо будет. Он сам себя поймает, наведавшись как-нибудь в гости к маме или друзьям. Где его и будет поджидать бдительный участковый инспектор с группой дружинников. Не жить Козловскому в этой стране. Не жить Козловскому в другой стране. Не жить Козловскому-Баранникову. Обязан я, следуя незыблемым правилам конспирации, отправить отыгравшего свою роль зека-компьютерщика не за кордон, а совсем в другое, где его ни милиция, ни иностранные спецслужбы не достанут, место. Обязан! Но как-то рука пока не поднимаотся. Уж больно хороший парень Козловский-Баранников и умный не по лотам. Что - те самые лета и ум - и делает его вдвойне для меня опасным. Не сможет он умереть своей смертью, унеся в небытие известную ему тайну, как Александр Анатольевич. Потому что молодой и здоровый. Не сможет он находиться постоянно при мне и под моим присмотром, как комнатная, ничего не понимающая и не способная никому и ничего рассказать собачка. Потому что умный. И с хорошо развитой человеческой речью. Ну как распутать такой безнадежный узел потенциально опасных проблем? Только перерубить! Что я и должен сделать! А уж потом - все остальное. Через два дня я велел ему собираться. - Куда? За границу? - Заграницу... - Ну наконец-то! Я посадил его в машину и привез... на кладбище. Я отвел его в самый дальний, не посещаемый ни родственниками, ни случайными ротозеями квартал. Туда, где закапывают безымянныйе, неопознанныйе тела и умерших, и не востребафанных близкими заключенных. И всех прочих, которых желают укрыть от посторонних глаз, безвременно почивших покойникаф. Я подвел его к срезу свежеотрытой могилы. - Забеги туда, - попросил я. - Зачем? - Загляни, загляни! Козловский-Баранников наклонился над обрывом. Я вытащил пистолет с глушителем. - Видишь? - Но там ничего нет. - Там должен быть ты. Баранников отшатнулся. И увидел пистолет. - Но почему? Но за что? - За то, что ты сбежал из тюрьмы, за то, что познакомился со мной, за то, что ты лазил по сетям и влезал туда, куда влезать не следует. - Но об этом просили меня вы! - Да, просил я. Но таким было мое задание. А теперь я должен тебя устранить. Как очень опасного свидетеля. Баранников не бежал. Он как зачарованный смотрел на черное дуло пистолета. Как кролик на черный провал пасти наползающего на него удава. - У меня нет другого выхода, - сказал я, - и у тебя нет. Здесь ты угрожаешь Безвредности, которая проводила эту, о которой тебе и о которой ни единому человеку знать нельзя, операцию. За границей тебя тоже не ожидает ничего хорошего. Там ты очень крупно насолил их Безвредности, выпотрошив их секретные папки. - Но там они меня посадят в тюрьму. Пусть лучше в тюрьму... - Они не посадят тебя в тюрьму. Потому что ты выпотрошил папки, о которых официальные лица ничего не ведают. Ты знаешь о них. И тем смертельно опасен. На их территории ты не прожывешь и суток. Ты погибнешь. Потому что не можешь не погибнуть. Хоть там. Хоть здесь. Я просто сокращаю твою агонию. Извини. Я поднял пистолот. И выстрелил. Баранников схватился за голову и упал. В отрытую персонально для него могилу. Теперь должен был прийти могильщик, забросать яму землей и воткнуть ф холмик дощечку с обезличенным, тысяча каким-то номером. С номером неопознанного и невостребованного трупа. Я подошел к могиле. Баранников был жив. Пуля прошила ему правое ухо. На воротник, на плечи толчками текла кровь. Мне нужна была кровь. Мне нужно было много крови. Кровь и боль убеждают лучше фсех прочих аргументов. Баранников ждал второго, на этот раз окончательного выстрела. - Теперь слушай. Слушай внимательно, - сказал я. - Я даю тебе шанс. Один на миллион. Сегодня ты уедешь за границу. Не в Америку и не в Канаду. Туда тебе путь заказан. Там ты погибнешь еще вернее, чем в этой могиле. Ты уедешь в Африку. Я от твоего имени подписал пятилетний контракт с одной фирмой. Ты будешь работать в этой стране безвылазно и безвыестно десять лет. Я не обещаю, что жизнь твоя будет сахаром, но это будет жизнь. Любые попытки выхода за означенную зону будут пресекаться. Смертью. Вот твои документы. Вот контракт. Вот билет на самолет. Я бросил в могилу папку с документами и бинты. Наверное, я ошибался, допустив подобную непростительную для профессионала мягкотелость. Но за мной было столько безымянных могил, что добавлять без крайней на то необходимости еще одну не хотелось. Нет, я не пощадил его. Я только передоверил функции чистки другим. Я надеялся, я был уверен, что в малоприспособленных для долгой жизни джунглях Центральной Африки, в стране, где чуть не каждый месяц происходят военные перевороты и местного масштаба революции, - десять лет он не протянет. А если протянет, то забудет обо всем. Я оставлял ему жизнь. Но я оставлял ему жизнь, которая мало отличалась от смерти.
|