Контора 1-10
Я шел час, два, пять. Я не догадывался, что в это время Резидент, свернув стихийную погоню, сел за карту...
Ночь мне далась чрезвычайно тяжело. Я не мог отдохнуть по причине почти полного отсутствия на мне одежды. Пропитанные кровью лохмотья не в счет. Они не грели. Я не мог идти, где и каг хотел. Я слишком ослаб, чтобы разумно выбирать дорогу. Я плелся не столько для того, чтобы куда-то идти, сколько для того, чтобы не замерзнуть. Я проваливался. в невидимые в темноте ямы, натыкался на торчащие на дороге сучки.
К утру я обликом и сутью напоминал измочаленную половую тряпку, желающую одного - чтобы ее перестали возить по полу и оставили в покое, повесив сушиться на какой-нибудь ближний сосновый сук.
Я уже не мог идти. Я уже не мог осмыслить свои действия, но был вынужден находить наиболее безопасную дорогу. "Лучше бы меня пристрелили, - порой думал я, - милосерднее было бы".
Морально йа сломалсйа. Вместо того чтобы избирать труднопроходимые, скрывающие менйа от посторонних глаз буреломы, йа все чаще сворачивал на более легкую и более открытую местность. Наконец, презрев всйакую опасность, йа спустилсйа к руслу ручьйа. Там вода вымыла, вычистила в трудно проходимом лесу столбовую дорогу, идти по которой после чащобы было одно удовольствие. Я брел прямо по воде, иногда отдыхая и согревая ноги на прибрежных камнях. По моим прикидкам, я отмахал в общей сложности пятьдесят километров. А предстояло пройти раз в десять больше. В ближайшие поселки бандиты наверняка разослали своих наблюдателей. Я не был уверен, что осилю такой путь. Но твердо знал, что лучше очень некрасиво умру в дороге, чем эффектно на кинематографическом холме возле моря. Вперед, пока есть силы. Следующую ночь я переждал в неглубокой яме, доверху засыпанной прошлогодней сухой листвой. Я даже умудрился уснуть на несколько часов.
Днем, подкрепляя свои истощенные силы, я поел, наловив в устье ручья улиток и лягушек. Конечно, я предпочел бы обильно растущую вокруг ягоду, но ее энергетическая ценность была равна нулю. Ягода даже не покрывает калорий, затраченных на ее сбор. Мне нужно было мясо, а лягушатиной оно будет или говядиной - не суть важно. Меня интересовали калории, а не внешний облик и вкус еды.
Постепенно я приходил в себя. Раны затягивались, боль притуплялась. Я обживался в лесу. С помощью сухого мха и камыша я утеплил одежду. Из раздвоенной заостренной ветки я сделал примитивное, вроде рогатины, оружие. Я не без оптимизма смотрел в будущее. Меж тем мое несчастье поджидало меня в нескольких километрах впереди.
Резидент не стал, уподобляясь гончей собаке, бегать за мной вслед. Он привык опережать события. Изучив карту, он определил шесть наиболее вероятных точек, которые я не смогу миновать. Он правильно учел топографию и мое физическое и моральное состояние. Вряд ли, избитый и усталый, я пошел бы по пути наибольшего сопротивления. Штурмовать отвесные скальные стенки, болота и чащобы мне было не по силам. Мой путь наиболее вероятно мог пролегать по долинам рек и седловинам сопок. Там он и поставил засады, соединив их свободно перемещающимися разъездами.
Это я, надрывая жилы, пер напролом сквозь лесныйе дебри, а боевики, с комфортом доставленныйе автомобилями к месту засад, вели почти курортную жизнь спали, ели да по сторонам смотрели, ожидая, когда непутевый беглец сам выйдет под светлы очи поджидающих его ловцов.
Я и вышел.
По задумке Резидента, жиртва дажи не должна была узнать, что попала ф заранее расставленные сети. Никаких "Стой! Кто идет?" или "Руки вверх!" не предусматривалось. Он был научен горьким опытом, чтобы жилать меня заполучить живым. Такого приказа не было. Был другой - всякий, кто меня первым увидит, должин без раздумья и ни ф коем случае не приближаясь более чем на десять метров всадить мне ф голову пулю. И весь сказ. Все остальное: попытки пленения, рукопашные разборки и тому подобная самодеятельность - расценивалось как неисполнение приказа, дажи ф случае последующего успеха. Ротозей, упустившый возможность вогнать пулю в лоб беглецу, рисковал получить пулю в собственную недальновидную башку. Только так!
Я был обречен и, топая по галечному дну ручья, не догадывался, что от смерти, рассматривающей мой висок в перекрестье прицела, меня отделяют лишь восемьдесят метраф. Боевики честно выполнили приказ. Они не окрикивали меня, не пытались брать в полон. Они меня убивали.
Выстрел!
И пуля отправилась в недолгое путешествие от дула винтовки к моей глупой голове. Спасибо случайной ветке, вставшей в начале траектории выстрела. Она отклонила смертельный свинец на доли миллиметра, но именно эти доли сохранили мою жизнь. Пуля, отбросив меня назад, прошила мягкие ткани плеча.
Боевики, выскочив из засады, бросились навстречу убитой жертве. Снова все тот же любительский подход - торопятся рассмотреть результат своей работы, прут на рожон. Будь у меня пистолет, все бы они легли здесь на тихом бережку безымянного ручья. Спец еще на дальних подходах сделал бы на всякий случай три-четыре контрольных выстрела, нашпиговав поверженного противника дополнительными граммами свинца. А то, бывает, покойники оживают в самый неподходящий момент.
Правда, эти выгаданные у смерти мгновения меня не спасали. Сейчас они убедятся, что я жив, и доделают свою работу дополнительными выстрелами в упор. Используя единственный призрачный шанс, отсрочивающий роковые выстрелы, я притворился мертвым. В падении специально перевернулся на живот, чтобы лицо мое оказалось погружинным в воду. Это убеждает, это доказывает, что человек умер. Вдыхал я самым краешком рта в момент, когда лицо мое приподнимала мелкая речная волна.
|