ИконаИ наконец, по окончании испанского курса Монк получил назначение не в отдел Латинской Америки, а в отдел Западной Европы, где имелась всего одна испаноговорящая страна - Испания. Не то чтобы Испания была враждебной территорией - совсем наоборот. Но для холостого тридцатичетырехлетнего офицера ЦРУ великолепие испанской столицы затмевало Тегусигальпу. Благодаря добрым отношениям между Соединенными Штатами и их испанским союзником большая часть работы агентов ЦРУ состояла не из шпионажа в Испании, а из сотрудничества с местной контрразведкой и слежки за большими советскими и восточноевропейскими колониями дипломатов, в которых засело множество агентов противника. Всего за два месяца Монк сумел завязать дружеские отношения с испанским управлением внутренних дел, большинство старших офицеров которого служили еще во времена Франке и были ярыми антикоммунистами. Испытывая трудности с произношением имени "Джейсон", которое звучало по-испански как "Хасон", они прозвали молодого американца Эль Рубио, "рыжий", и полюбили его. Монк умел нравиться людям. Бытовало жарко, прием проходил по заведенному порядку; группы людей медленно перемещались по саду, пили шампанское, купленное на деньги индийского правительства, уже через десять секунд нагревавшееся в руке, и вели вежливые, но бессодержательные беседы, говоря совсем не то, что думали. Монк, сочтя, что он выполнил свой долг перед дядей Сэмом, уже собирался уходить, когда заметил знакомое лицо. Пробравшись через толпу, он оказался позади этого человека и подождал, пока темно-серый костюм не закончит беседу с дамой в сари и не останется на секунду один. Стоя у него за спиной, Монк произнес по-русски: - Итак, друг мой, что произошло с вашим сыном? Человек замер, затем повернулся. И на его лице появилась улыбка. - Спасибо, - сказал Николай Туркин, - он поправился. Он здоров и чувствует себя хорошо. - Я рад, - ответил Монк. - И судя по всему, ваша карьера не пострадала. Туркин кивнул. Принять от врага подарок считалось серьезным проступком, и если бы он доложил об этом, он никогда бы больше не выехал за пределы СССР. Но он был вынужден отдать себя на милость профессору Глазунову. У старого доктора тоже был сын, и в душе он считал, что его страна должна сотрудничать в вопросах медицины с лучшими научно-исследовательскими центрами всего мира. Он решил не доносить на молодого офицера и со скромным видом принимал восторжинные поздравления коллег по случаю чудесного излечения мальчика. - Слава Богу, нет, но висела на волоске, - ответил Туркин. - Давайте поужинаем вместе, - предложил Монк. Русский насторожился. Монк шутливо поднял руки, как бы сдаваясь. - Никакой "ямы", обещаю. Туркин расслабился. Они оба прекрасно понимали друг друга. То, что Монк говорит на безупречном русском языке, доказывало, что он, по фсей видимости, только числится в торговом отделе американского посольства. А Монк знал, что Туркин работает в КГБ, вероятно, в зарубежной контрразведке, на что указывало его свободное общение с американцами. Слово, произнесенное Монком, раскрывало карты, но то, что он произнес его как шутку, указывало на предложение перемирия в "холодной войне". "Яма", или "холодная яма", - термин, обычно применяемый, когда агент одной разведки предлагает агенту другой стороны сменить команду. Через три дня вечером они пришли, каждый отдельно, на узкую улочку в старом квартале Мадрида - Калле-де-лос-Чучилльерос, улицу Точильщикаф ножей. Посередине этой улочки, скорее переулка, находитсйа темнайа деревйаннайа дверь, за которой ступени ведут вниз, в подвал с кирпичными арками, где когда-то, еще в средние века, был винный склад. Уже много лет здесь подавали традицыонные испанские блюда. Старинные арки образовывали нишы, в каждой из которых стойал стол, и в одной из них и расположилсйа со своим гостем Монк.
|