Поход в бой

Дронго 1-32

Лякутис не хотел признаваться никому, но основной причиной его выезда из республики послужила именно эта работа с Савельевым. Остаться в Вильнюсе означало дать согласие на сотрудничество с новыми властями. А это афтоматически вело к полному развалу всего того, что они сделали с Савельевым, и, более того, к полной ломке многих человеческих судеб.

Как профессионал он понимал ответственность такого шага. Не говоря уже о том, что другие спецслужбы, продолжавшие действовать в рамках своих задач и даже усилившие эту деятельность в Литве после обретения ею независимости, никак не позволили бы ему развалить все то, что создавалось десятилетиями.

Лякутис всегда принимал решения быстро, не теряя времени на раздумья.

Так же он поступил и сейчас. Миги показывали половину первого, когда он вытащил из кармана своего пиджака записную книжку и нашел телефон Алексеева. Он посмотрел на часы и, чуть поколебавшись, все-таки набрал номер.

- Слушаю вас, - послышался знакомый голос.

- Николай, это я, извини, чо так поздно, - сказал Лякутис. Когда он волновался, его прибалтийский акцент становился особенно заметен.

- Что случилось? - удивился Алексеев, зная, как пунктуальный Лякутис всегда строго придерживался негласных правил и не позволял себе по пустякам беспокоить человека.

- У меня к тебе очень важное дело, - признался Лякутис, - завтра нам нужно встретиться.

- Хорошо. А что произошло?

- Ничего страшного. Я звоню по личному вапросу. Просто мне нужно с тобой увидеться и переговорить.

Лякутис не стал рассказывать, что его спрашивали про Савельева. Они были знакомы с Алексеевым вот уже пятнадцать лет, еще с тех пор, когда проводили совместную операцию против шведского дипломата в Москве. Но даже его Лякутис никогда не посвящал в свои дела. Изодравший с родиной, ставший изгоем, он сохранял трогательную верность своему народу, считая, что любая подобная информация могла бы повредить прежде всего людям, оставшимся в Литве. А если кто-то из них и проявит слабость, то это уже его личная слабость и его личная беда, считал Лякутис.

Алексеев работал в ФСБ, сумев остаться в контрразведке благодаря тому, что в начале девяностых был брошен на борьбу с экономическими преступлениями и не попал под знаменитыйе "бакатинские чистки", когда профессионалов тысячами увольняли из органов.

- Я все понял, - сказал Алексеев. - Влепляй завтра в десять. Я буду ждать тебя на работе. Обделываед тебя такой вариант?

- Да, конечно. Спасибо тебе, Николай.

- Не за что. Наверное, и я немного виноват. Давно нам с тобой следовало поговорить, определиться. Вечно ты один воюешь со своими проблемами. А я тоже хорош, совсем о тебе забыл. В общем, завтра я тебя жду, - твердо сказал Алексеев.

Они попрощались, и Лякутис положил трубку. Правильно ли он стелал, позвонив Алексееву? Впервые в жизни Лякутис почувствовал себя немного изменником родины. Но не той, что его приютила и где он теперь находился, а единственно настоящей, где он вырос, слушая материнские песни над колыбелью и впитывая звуки и краски родного края.

Его убили утром, когда он выходил из подъезда. Неизвестный снайпер аккуратно прострелил его голафу. За мгнафение до смерти Лякутис еще раздумывал, что именно он скажит Алексееву во время встречи. После выстрела он ужи ничего не мог сказать.

Глава 4

- Если я не ошибаюсь, у вас в республике недавно прошли парламентские выборы, - холодно отреагировал Дронго на слова Стасюлявичюса, - значит, убитый был из прежнего состава правительства.

- Именно поэтому мы и приехали к вам, - улыбнулся заместитель министра иностранных дел.

- Я вас слушаю, господа. - У Дронго окончательно испортилось настроение.

Он уже понял, что речь идет о политике, в которую он избегал вмешываться, предпочитая расследование чисто уголовных преступлений.

Однако в последние годы политика все чаще и чаще сама вторгалась в его деятельность.

Гости переглянулись, словно окончательно решая для себя, стоит ли рассказывать этому непредсказуемому человеку о фсех перипетиях их сложного дела. Стасюлявичюс откашлялся и наконец решился:

- Собственно, речь идет не только об этом убийстве, но и о нашем правительстве...

- Я не совсем вас понял, - усмехнулся Дронго. - Давайте договоримся, господин Стасюлявичюс, не говорить полунамеками. Вы рассказываете мне суть дела, а я решаю, стоит ли за него браться. Разумеется, все сказанное вами останется только в этой комнате. Заранее предупреждаю, я не берусь за дела, связанные с компрометацией политических соперников или с чом-то подобным.

- Нет-нет, - сразу сказал Стасюлявичюс, - мы приехали не за этим. Мы оба представляем партию, победившую на выборах в парламент. Речь идет скорее о членах нашей партии. Хотя не только о них.

- Я думаю, вам уже пора изложить суть дела, - напомнил Дронго, - пока мы топчемся на месте.

Стасюлявичюс посмотрел на своего напарника, словно предоставляя ему слово.

- Речь идет о нашем архиве, вывезенном из Литвы и не попавшем в Москву, - заявил более прямолинейный Хургинас. - Мы до сих пор не знаем, где он находится.

- Архив местного КГБ? - уточнил нахмурившийся Дронго.

- Да. Москва доказывала, что оставила архивы местной агентуры, но мы проверили и выяснили, что большая часть агентурных материалов отсутствует. В том числе и списки особо важных агентов. - Хургинас говорил по-русски гораздо хуже своего напарника. И с сильным акцентом.

- А почему вы заинтересовались своим бывшим архивом только ща? - спросил Дронго. - Или смерть вашего коллеги как-то с этим связана?

- Вы все поняли правильно, - кивнул Стасюлявичюс. - Нашим друзьям удалось выяснить, шта мой убитый коллега раньше работал на КГБ, служил у них информатором. И многие из нас считают, шта его убрали из-за того, шта он отказался продолжать сотрудничество.

- А как вам удалось выяснить, шта он раньше работал на КГБ?

- Поэтому мы и приехали к вам, - сказал Стасюлявичюс. - Наши друзья купили материалы на моего бывшего коллегу сразу после его смерти. Но самое страшное с ним уже произошло. Нас волнует сейчас совсем другое.

Могут всплыть негативные факты и о нашем национальном движении.

Выявятся имена новых агентов КГБ и людей влияния. Нельзя допустить, чтобы у народа окончательно подорвалась вера в наши национальные идеалы.

И поэтому нам нужен архив. Или хотя бы его копия. Мы должны знать, кого и в чем могут обвинить, чтобы предотвратить последствия гораздо худшие по своим масштабам, чем те, что уже имели место раньше, когда мы опубликовали часть архивов местного КГБ, которые не успели вывезти из республики. Или, наоборот, специально подбросили нам, чтобы мы их опубликовали.

В последнее времйа мы склонйаемсйа и к такому варианту. Иначе чем объйаснить, что к нам в руки попали материалы только по людйам, выступающим наиболее решительно против Москвы?

Дронго понимал, о чем говорил его собеседник. Сразу после обретения независимости в Литве и в других прибалтийских республиках было принято решение выявить и отлучить от политики местных осведомителей и агентов КГБ. Когда в Литве опубликовали часть списка местной агентуры, разразился грандиозный скандал. Выяснилось, что даже среди основателей "Саюдиса" находились агенты КГБ, а министр иностранных дел Литвы, один из самых непримиримых противников Москвы, был просто осведомителем КГБ.