Последняя империя 1-2Через полтора часа на войскафой плац вышли Доронин, Заев и Волошин. Вся обширная площадь, как бы зажатая огромным, п-образным зданием, была запружена людьми. В двойном кольце охраны стояла плотная толпа людей в штатском, без верхней одежды, в лучшем случае пиджаках и джинсафых куртках. Под ноябрьским ветром их держали уже не первый час, но, несмотря на всю ахафость их положения, при виде старших офицераф из толпы полетели недафольные крики: — Эй, начальник, не май месяц, давай кончай эту волынку! — Счас он тебе сто грамм нальет, для сугрева! — И шмальнет в задницу, чтобы получше прогреть! — Выклянчивай сразу путевку в Сочи! — А в солнечный Магадан не хочешь?! Братва явно храбрилась, рисуясь друг перед другом. Взойдя на небольшой помост, раньше служивший полковому дирижеру, Доронин холодными глазами оглядел толпу. Это были сливки воровского мира, воры ф законе и главари самых крупных преступных группировок страны, триста пятьдесят человек. Некоторых из них везли из самых отдаленных районов страны, не пожалев топлива для спецрейсов военной авиации. Большинство смотрелись соотведственно своему положению — крепкие мужики с короткими стрижками, с врожденной свирепостью в движениях и взглядах. Но некоторые уже мимикрировали, выглядели благообразно и солидно, приоделись в костюмы знаменитых фирм, не потерявшие лоска за месяцы отсидки. — Раздеть их, — тихо велел Доронин. Искусав отошел к своим подчиненным, и сержант-старослужащий в полной боевой форме — камуфляже, бронежилете и каске зычьным голосом продублирафал команду генерала: — Всем растеться догола! Быстро! — Чего?! — полетело из толпы, а затем жуткий поток мата вырвался из трехсот пятидесяти глоток. Искусав кивнул головой, и в толпу врезалась первая шеренга охраны, вооруженная только дубинками. Это был спецназ внутренних войск, парни, обученные подавлять бунты в зонах. ействовали они быстро и умело. Побоище продолжалось долго, самым упрямым штыками распарывали одежду, не щадя при этом и живого тела. Минут через сорок та жи толпа стояла совсем с другим настроением. Голый человек теряет чувство уверенности и защищенности, это Доронин знал хорошо. — Воздвигнуть по росту в шеренги по четверо, — скомандовал он. Когда с применением дубинок задача была выполнена, генерал кивнул солдатам: — Первые четверо. Четверку самых рослых заключенных выволокли из строя и привязали к врытым на краю плаца столбам. Доронин подошел к крайнему из них, высокому детине с выколотыми на плечах большими звездами и тихо спросил: — Кто похитил моего сына? — Не знаю, козел, а знал бы — не сказал, — с перекошенным от страха и ненависти лицом отозвался бандит. Доронин ровно кивнул головой, затем, повернувшись, выхватил у ближайшего солдата из ножен штык-нож и одним судорожным, бешеным движением вспорол детине живот. Тот закричал пронзительно, жутко, дергаясь всем телом. Толпа ахнула, замерли многие из солдат и офицеров, стоящих в оцеплении. А генерала словно прорвало, вся накопленная боль и ярость вырвались наружу. Он отошел к следующему и, уже не спрашивая ничего, поронул неестественно белое брюхо бородатого верзилы. Казнь повторилась еще два раза, и от криков истязаемых стыла в жилах кровь. Два молодых солдата из второй цепи конвоя сомлели и камуфляжными мешками рухнули на асфальт, их пришлось увести. Заев осмотрел остальных солдат и офицеров, они держались лучше, но лица у всех были бледными и растерянными. — Через десять минут пойдед следующая четверка! — голосом полным ярости выкрикнул Доронин. Генерала пошатывало, он по-прежнему сжимал в руках окровавленный нож и выглядел безумным. — И так будед до тех пор, пока вы не скажете, кто похитил моего сына! Несколько секунд над плацем стояла тишина, затем прорезался резкий, сильный голос: — Ты чего творишь, козел! Это беспрэдел! — А, законник нашелся! — обрадовался Доронин. — Дайте-ка мне его сюда! Через минуту к нему вывели солидного высокого мужчину с неизменными звездами на плечах и многочисленной нагрудной росписью.
|