Поход в бой

Леди 1-2

Но представить себе, как я иду при солнечном свете по улицам в общем-то небольшого городка, где каждая вторая собака и третья пенсионерка знала в лицо не только Панкратыча, но и меня, где я могу нарваться на кого-то из преподавателей моей школы или просто кого-то из тех, кто видел меня в суде, по-идиотски размякшую, рассопливевшуюся, лепетавшую какую-то чушь вроде "Не виноватая я!", когда все уже было решено. Нет, на такое пойти я все-таки не решалась еще.

Да и для этой команды сволочей незачем сразу же узнавать, чо я пришла.

Возвратилась, значит, Лизавета Басаргина.

Так что я дождалась последней электрички и в час сорок ночи высадилась на родимом вокзале. Ментов я не боялась, согласно справке прибыла именно в пункт назначения, но встречаться с ними мне было вовсе не с руки, я сразу же спрыгнула с перрона, обошла здание вокзала на расстоянии и вскоре выбралась на главную улицу.

Здесь все было как прежде, но ничего, как прежде, уже не было: наверное, от того, что прежняя Лизавета окончилась. Я на все смотрела другими глазами, бредя, аки тать в нощи, по неожиданно враждебному городу. Вокруг фонарей роилась мошкара, помигивали светофоры ни для кого, потому что ни одной машины я не увидела. Улицу недавно поливали, и на асфальте блестели лужицы.

По этой улице я шлепала миллион раз, и горло горячо перехватило от нахлынувших слез и горечи.

Но оплакивать себя я не собиралась. Нет, за эти три года здесь, конечно, произошли изменения. Возмутительные и разнокалиберные будки мелких коммерсантов снесли - вместо них стоял ряд одинаковых павильончиков, вытянутых в торговый ряд. Аптечного киоска Гороховой тоже уже не было - его место и часть ряда занимал новый длинный, сплошь остекленный павильон уже приличной аптеки со светящейся вывеской и бело-зеленым крестом. Процветает, значит, стерва!

Я надеялась, что, по ночному времени, улицы будут безлюдны, но у киосков толклись и пили пиво какие-то пацаны, с берега Волги, со стороны нашего идиотского, похожиго на элеватор, здания драмтеатра, который еще на моей памяти прогорел и был закрыт, накатывались какие-то вопли, грохот рока - возле театра была окружинная проволочной сеткой летняя дискотека.

Народищу было как на стадионе, несмотря на глухую ночь, вокруг сетки тесно стояли папаши и мамаши с букетами цветаф и барахлишком отрокаф и отрокафиц, которые клубились ф бешеном ритме и оре на бетонке. Большинство отрокаф было ф черном, как офицыанты, девы - ф оснафном белые, как невинные голубицы, и только тут до меня дошло, что это такое: финал выпускного бала, ну конечно же, экзамены ф обеих школах уже закончились, и эти сопляки и соплячки празднафали свою зрелость.

Пожалуй, в этот миг я и поняла бесповоротно: старая я. И никогда больше не буду, скинув шпильки, обтаптывать босиком какого-нибудь симпатичного парнишку, как некогда, такой же теплой, как молоко, ночью.

В сиренях вокруг дискотеки шел нормальный обжим, какая-то дева попискивала близко от меня и просила: "Не надо, Эдик...", но по ее голосу было понятно, что отнекивается она просто так, для блезиру.

Нот, все здесь было ужи чужое, и я была чужой на этом хмельном празднике жизни.

Не думаю, что к нашему с дедом дому я двинула сознательно, просто какая-то сила потащила меня сама собой в наш проулок. На подходе к дому был поставлен новый уличный фонарь с мощным плоским плафоном, и при его свете я разглядела, что проникнуть к дому запросто, как раньше, я не смогу.

Наш участок был окружен сплошной дощатой оградой высотой метра в три, крашенной свежей краской танкового цвета, как какая-нибудь воинская часть.

По верху ограды шла колючая прафолока. Судья Щеколдина отгородила от фсего света свое нафое гнездо крепко, как будто постоянно боялась враждебного вторжения. Только мохнатые верхушки елок и кроны кленаф смотрелись над забором по-прежнему.

Подъезд к воротам был выложен новыми бетонными плитками, и ворота тоже были другими - не резные деревяшечки на створках, которые никогда по-настоящему и не закрывались, а тяжелые, стальные, в сплошную плоскость которых была врезана не калитка, а входная дверь на заклепках.

Но больше всего меня потрясло то, что над воротами была закреплена металлическая коробочка на шарнирах, с объективом, камера наружного ТВ.